Похожие
подстригал разросшиеся когти, по сторонам бинта в такт утробному урчанию пузырилась пена. Если собаки умеют ругаться, я был обруган так, как никто и никогда за всю историю.
Стриг я с особой тщательностью, прилагая все старания, чтобы ненароком не задеть чувствительную основу когтя, но это ничего не меняло. Слишком униженным он себя чувствовал. Как же! Против обыкновения верх остался не за ним.
Кончая вторую лапу, я начал менять тон. Мне было по опыту известно, что, доказав свое превосходство, уже нетрудно завязать дружеские отношения, а потому я добавил воркующую ноту.
– Молодец собачка! И ведь ничего страшного не было, верно?
Я положил щипчики и, потому что пена по краям бинта заклубилась сильнее, несколько раз погладил коричневую голову.
– Ну, Магнус, сейчас мы снимем с тебя намордник. – Я начал развязывать узел между ушами. – И тогда тебе станет куда лучше, а?
Довольно часто собака, когда я снимал с нее импровизированный намордник, решала забыть прошлое и порой даже норовила лизнуть мне руку. Но Магнус был из другого теста. Как только последняя марлевая петля соскользнула с его мордочки, он вновь устремился кусать меня.
– Все в порядке, мистер Бекуит, – крикнул я в коридор.– Можете его забирать!
И заключительная картина: на крыльце такса обернулась, злобно сверкнув на меня глазами, и только тогда последовала за хозяином вниз по ступенькам.
Взгляд, который яснее всяких слов сказал:
‘Ну, ладно, приятель, этого я тебе не забуду!’
Прошли месяцы, но все еще, даже просто услышав мой голос, Магнус принимался негодующе лаять. Вначале завсегдатаев это только потешало, но теперь они все чаще поглядывали на меня со странным выражением, словно им в душу закрадывалось подозрение, уж не пинал ли я, озверев, беспомощную собачку ногами или даже было что-нибудь похуже. Меня же брала досада: мне вовсе не хотелось расставаться с ‘Гуртовщиками’, такими уютными, особенно в зимние вечера.
Впрочем, облюбуй я другое заведение, я и там начну объясняться заговорщицким шепотом, и люди будут смотреть на меня еще более странно.
И как непохоже вел себя ирландский сеттер миссис Хаммонд! Все началось с пронзительного телефонного звонка, едва я влез в ванну. Хелен постучала в дверь, я кое-как вытерся, надел халат и кинулся наверх. Не успел я взять трубки, как меня совсем оглушил взволнованный голос.
– Мистер Хэрриот! Я из-за Рока… Он два дня пропадал, его только что привел какой-то человек. Говорит, нашел его в лесу с ногой в капкане. Он же… – В трубке раздалось подавленное всхлипывание. – Он же, наверное, все это время…
– Ужасно! Ему очень худо?
– Да! – Миссис Хаммонд, жена управляющего местным банком, была спокойная, энергичная женщина. Наступила пауза: видимо, она старалась взять себя в руки. И действительно, голос ее стал почти спокойным.
– Да. Боюсь, ему придется ампутировать лапу.
– Мне так жаль! – Но удивлен я не был. Нога, двое суток зажатая в варварской ловушке, невредимой остаться не может. Теперь, к счастью, такие капканы запрещены законом, но в те дни по их милости на мою долю часто выпадала работа, без которой я предпочел бы обойтись, и я вынужден бывал принимать решения, невыносимо для меня тягостные. Лишить ли ноги животное, которое не понимает, что с ним происходит, чтобы сохранить ему жизнь, или за него выбрать сон, снимающий боль, но последний? По правде говоря, в Дарроуби благодаря мне жило несколько трехногих собак и кошек. Выглядели они не слишком несчастными, и хозяева их не лишились своих друзей, и тем не менее…
Но все равно, я сделаю то, что надо будет сделать.
– Жду вас, миссис Хаммонд, – сказал я.
Рок был высоким, но худощавым, как свойственно сеттерам, и показался мне очень легким, когда я поднял его, чтобы положить на операционный стол. Он покорно повис у меня в руках, и я ощутил жесткие выступающие ребра.
– Он сильно исхудал, – заметил я.
Миссис Хаммонд кивнула.
