Похожие
ручки’ был большой прок и каждую весну я благодарил за нее бога. Ягнящейся овце она не причиняла особого беспокойства, а это было важнее всего: хотя овцы и закалены жизнью под открытым небом, они не выносят грубого обхождения.
Осторожно-осторожно я пробрался по курчавой шейке к плечу. Еще немножко – и мне удалось зацепить пальцем ножку и подтянуть ее до гибкого сустава. Еще один осторожный маневр – и, ухватив раздвоенное копытце, я бережно извлек ножку на свет.
Ну, полдела сделано! Я встал с колен и пошел к ведру с теплой водой. Вторую ножку мне предстояло тащить левой рукой, и я старательно мылил ее, а одна из маток собрала своих ягнят, негодующе уставилась на меня и с вызовом притопнула ногой.
Я отвернулся, снова опустился на колени на подстеленный мешок и начал вводить пальцы, но тут под руку подлез крохотный ягненок и присосался к вымени моей пациентки. По-видимому, он блаженствовал – если подергивающийся под самым моим носом хвостишко заслуживал доверия.
– Это что еще за явление? – спросил я, продолжая щупать.
Фермер ухмыльнулся.
– Это-то? А Герберт! Его, беднягу, мамаша ни за что к себе не подпускает. Возненавидела, как он родился, а на другого ягненка просто не надышится.
– Так вы его с рожка кормите?
– Да нет. Думал было, но только гляжу, он
и сам управляется. То к одной подскочит, то к другой – голодным не остается. В жизни такого не видывал.
– И недели на свете не прожил, а уже стоит на своих ногах, а?
– Что так, то так, Джим. По утрам животишко у него тугой, так я думаю, что ночью мамаша его все- таки кормит. В темноте же она его не видит, так, верно, ей только смотреть на него противно.
Я посмотрел на ягненка внимательнее. На мой взгляд он был таким же длинноногим милашкой, как и все остальные ягнята. Но и у овец есть свои причуды!
Вскоре я выпростал и вторую ножку, после чего извлечь всего ягненка было уже просто. Он лежал на подстилке из сена – огромный шар головы и крохотное тельце. Но его ребрышки поднимались и опускались вполне обнадеживающе, ну, а голова… я знал, что отек спадет так же быстро, как и возник. На всякий случай я проверил, но больше ничего не нащупал.
– Второго нет. Роб, – сказал я.
Фермер крякнул.
– Я другого-то и не ждал. Один, а зато крупный. Вот с такими всегда хлопот не оберешься.
Вытирая руки, я поглядывал на Герберта. Он отошел от моей пациентки, едва она принялась облизывать своего новорожденного, и теперь выжидательно крутился возле других маток. Они отгоняли его, угрожающе встряхивая головой; но в конце концов он подобрался к большой овце и подсунул голову ей под брюхо. Она тут же повернулась и яростным ударом жесткого лба подкинула малыша высоко в воздух – только ножки заболтались. Он со стуком упал на спину, и я бросился к нему, однако он вскочил и затрусил в сторону.
– Ведьма старая! – рявкнул фермер, но, когда я посмотрел на него с легким беспокойством, он пожал плечами. – Дурачок эдакий! Конечно, ему солоно приходится, но только сдается мне, ему тут больше нравится, чем сидеть с другими такими же бедолагами взаперти и ждать кормежки. Вы только на него поглядите!
Герберт, как ни в чем не бывало, подобрался к другой овце, наклонявшейся над кормушкой, нырнул под нее и его хвостик вновь блаженно задергался. Да, бесспорно, стойкий ягненок!
– Роб, – спросил я, когда он поймал мою вторую пациентку, – почему вы прозвали его Гербертом?
– Да моего младшего так зовут, и он вот тоже голову нагнет и ну ничегошеньки не боится.
Я занялся второй овцой и обнаружил великолепный клубок из трех ягнят: головки, ножки, хвостики – все устремлялись наружу и не давали друг другу продвинуться вперед ни на йоту.
– Она с утра мается, – сказал Роб. – Ну, я и подумал, что не все у нее ладно.
Осторожно водя рукой в тесном пространстве матки, я занялся увлекательнейшим распутыванием клубка – пожалуй, никакая другая операция мне не доставляет столько удовольствия. Для того чтобы извлечь ягненка, необходимо собрать воедино голову и две ножки, но непременно так, чтобы они все принадлежали одному ягненку, не то жди беды. Трудность заключается в том, чтобы проследить каждую ножку до туловища и определить, задняя она или передняя, – кончается у плеча или теряется где-то в глубине.
