Например, в своем отношении ко мне во время и после лечения. Собаки и кошки, как правило, не проникались ко мне неприязнью, хотя я и подвергал их всяким неприятным процедурам.
Но были и исключения, как, например, Магнус, карликовая такса в ‘Гуртовщиках’.
Памятуя о нем, я перегнулся через стойку и – сказал шепотом:
– Пинту светлого, Дэнни, будьте так любезны.
Буфетчик ухмыльнулся.
– Сию минуту, мистер Хэрриот.
Он нажал на рычаг, и пиво с тихим шипением наполнило кружку. Глядя на пышную шапку пены, я еле слышно заметил:
– Какая прелесть!
– Прелесть? Да это такая красотища, что просто грех ею торговать! – Дэнни с нежным сожалением оглядел кружку.
Я засмеялся, но пианиссимо.
– Тем любезнее, что вы уделили мне капельку. – Сделав глубокий глоток, я обернутся к старику Фэрберну, который по обыкновению примостился у дальнего конца стойки, держа в руке собственную, расписанную цветочками кружку. – Прекрасная погода стоит, мистер Фэрберн, – прожурчал я вполголоса.
Старик прижал ладонь к уху.
– Что вы сказали?
– Погода стоит такая теплая, солнечная! – Мой голос шелестел, как легкий ветерок в камышах.
И тут меня с силой хлопнули по спине.
– Да что это с вами, Джим? Ларингит?
Я обернулся и узрел лысую голову доктора Аллинсона, моего врача и друга.
– А, Гарри! – вскричал я. – Рад вас видеть! – И в ужасе прижал ладонь к губам.
Но было уже поздно. Из кабинета управляющего донеслось гневное тявканье. Громкое, пронзительное – и нескончаемое.
– Ах, черт, не остерегся, – уныло буркнул я. – Опять Магнус завелся.
– Магнус? О чем вы говорите?
– Ну, это долгая история. – Я поднес кружку к губам под аккомпанемент визгливого лая из кабинета. Тихий уют зала был безнадежно нарушен, и я увидел, что завсегдатаи ерзают и поглядывают на дверь.
Неужели эта собаченция так и будет помнить? Ведь столько времени прошло с того рокового дня, когда мистер Бекуит, новый молодой управляющий ‘Гуртовщиков’, привел Магнуса в приемную! Вид у него был испуганный.
– Будьте с ним поосторожнее, мистер Хэрриот.
– В каком смысле?
– Поостерегитесь. Он ужасно злобный.
Я поглядел на гладенькое длинное тельце. Просто коричневая полоска на столе. И веса в нем никак не больше шести фунтов. Я невольно засмеялся.
– Злобный? При его то росте?
– Не обольщайтесь! – Мистер Бекуит предостерегающе поднял палец. – В Брадфорде, когда я был управляющим ‘Белого Лебедя’, я повел его к ветеринару, и он чуть не насквозь прокусил бедняге палец.
– Неужели?
– Еще как! До самой кости. В жизни не слыхивал таких выражений, но я на него не в претензии. Все вокруг кровью так и забрызгало. Без меня он палец и перебинтовать бы толком не сумел.
– Гм-м..
Хорошо, когда тебя предупреждают о характере собаки до того, как она тебя куснет, а не после.
– Но что он собирался с ним сделать? Что-то очень болезненное?
– Да нет. Я привел его когти подстричь.
– Только-то? А сейчас с ним что?
– То же самое.
– Право же, мистер Бекуит, я полагаю, мы сумеем подстричь ему когти без кровопролития! Будь он догом или немецкой овчаркой, еще куда ни шло, но с карликовой таксой, думаю, мы с вами как-нибудь уж справимся.
Управляющий замотал головой.
– Меня, ради бога, в это не впутывайте. Извините, но я предпочел бы его не держать. Вы уж, пожалуйста, сами…