– Что-что?
– Летние мои трусы! Как потеплеет, я кальсоны скидываю, не люблю я их, и на трусы перехожу. Под праздник хозяйка большую уборку затеяла, так все решить не могла, постирать их или сразу на тряпки пустить. Ну, все-таки выстирала, а Дороти, видать, их с веревки-то и сдернула! – Он поднял повыше измочаленные трусы и печально на них уставился. – Им прямо износу не было, но уж Дороти их доконала!
Тут его сотрясла беззвучная дрожь, потом он издал приглушенный смешок и разразился хохотом. Таким заразительным, что и я невольно засмеялся. Совсем ослабев, он привалился к сетке.
– Ох, трусы мои, трусы… – еле выговорил он, а потом перегнулся через сетку и погладил козу по голове. – Ну, да пусть их, старушка, лишь бы ты была жива-здорова.
– Ну, за нее не опасайтесь. – Я указал на левый бок козы. – Как видите, лишний воздух из желудка уже почти весь вышел.
Я еще не договорил, как Дороти облегченно рыгнула и сунула нос в кормушку с сеном.
Старик следил за ней влюбленным взглядом.
– Это дело! Опять проголодалась, умница. А не запутайся резинка у нее на языке, она бы всю тряпку проглотила, да и сдохла.
– Ну, не думаю, – заметил я. – Просто поразительно, чего только жвачные не умудряются таскать в желудке! Был случай, я оперировал корову совсем по другому поводу и нашел у нее в желудке велосипедную покрышку. Судя по всему, худа ей от этой покрышки никакого не было.
– Угу… – Мистер Керби потер подбородок. – Значит, и Дороти могла бы разгуливать себе с моими трусами в брюхе и хоть бы что!
– Вполне возможно. А вы бы голову себе ломали, куда они подевались!
– Ей-богу, так, – сказал мистер Керби, и мне показалось, что он опять расхохочется. Но он совладал с собой и стиснул мой локоть. – Только чего же это я тебя тут держу, малый? Пошли-ка в дом. Отведаешь рождественского пирога.
В крохотной парадной комнате меня усадили в лучшее кресло у очага, в котором пылали и трещали два огромных полена.
– Дай-ка мистеру Хэрриоту пирожка, мать! – скомандовал старик, скрываясь в кладовке, откуда появился с бутылкой виски, чуть не столкнувшись с женой, торжественно державшей перед собой пирог с толстым слоем глазури, разноцветными блестками и даже упряжкой северных оленей, запряженных в санки.
– Ну и везунчики же мы, что к нам, мать, и в рождественское утро такие люди приезжают помочь! – сказал мистер Керби, вытаскивая пробку.
– Что так, то так, – ответила старушка и, отрезав огромный кусок пирога, положила его на тарелку рядом с солидным клином уэнслейдейлского сыра.
Ее муж тем временем наливал мне виски и по неопытности – виски в Йоркшире не в большом ходу – чуть было не наполнил рюмку до краев, словно лимонадом, но я его успел остановить.
Держа рюмку в руке, а тарелку с пирогом на коленях, я поглядел на старичков, которые, усевшись на жесткие стулья напротив, следили за мной с радушной доброжелательностью. В их лицах было какое-то сходство, какая-то общая красота. Такие лица можно увидеть только в деревне – морщинистые, обветренные, но с удивительно ясными глазами, полными бодрой безмятежности.
– Желаю вам обоим счастливого рождества, – сказал я.
Старички заулыбались, кивнули и ответили:
– И вам того же, мистер Хэрриот!
А мистер Керби сказал:
– И еще раз спасибо, малый. Мы тебе по гроб жизни благодарны, что ты сразу поехал спасать Дороти. Праздник мы тебе, конечно, подпортили, да ведь и нам праздник не в праздник был бы, коли бы козочка наша сдохла, верно, мать?
– Да что вы! – воскликнул я. – Вы мне ничего не испортили, а наоборот, снова напомнили, что нынче рождество.
Я обвел взглядом комнатку, украшенную к празднику бумажными лентами, свисающими с балок низкого потолка, и буквально ощутил, как на меня теплой волной нахлынули вчерашние чувства. И глоток виски тут был совершенно ни при чем.
Я откусил кусок пирога и сразу заел его влажным кусочком сыра. В мои первые йоркширские дни я