Похожие
– Подвинься-ка, Билл! – прикрикнул мистер Дейкр некоторое время спустя, крутя хвост своему быку.
В те дни чуть ни каждый фермер держал быка, и все они носили кличку Билли или Билл. Этого, решил я, произвели в Билла за могучую стать. Он отличался покладистым нравом и послушно сдвинул свою огромную тушу чуть в сторону, так что между ним и деревянной перегородкой, к которой он был прикован цепью, открылся узкий проход. Теперь я мог добраться до его шеи. Мне ведь надо было только измерить складку там, где я раньше ввел ему туберкулин. Кутиметр я раскрыл почти до предела – такой толстой была кожа на мощной шее.
– Тридцать! – крикнул я фермеру.
Он, посмеиваясь, записал эту цифру в журнал туберкулиновых проб.
– Ну, шкура, так уж шкура!
– О да! – сказал я, начиная протискиваться к выходу.– Так ведь он не совсем замухрышка.
Насколько не замухрышка, я оценил в ту же секунду, потому что бык внезапно шагнул вбок и прижал меня к перегородке. Коровы проделывают такие штуки постоянно, и я высвобождался, упираясь спиной в то, что за ней было, и отталкивая их ладонями. Но ведь то были коровы!
Охая, я изо всех сил давил в складки жира, покрывавшие крутой серебристый бок, но с тем же успехом я мог бы попробовать сдвинуть дом.
Фермер бросил журнал и опять ухватил хвост, но на этот раз бык не шелохнулся. Нет, в его поведении не было ни малейшей злобы – просто ему захотелось привалиться к стенке, и, думаю, он даже не заметил крохотного человечка, отчаянно извивавшегося под его ребрами.
Но хотел он того или нет, исход мог быть только один: я превращусь в лепешку. Выпучив глаза, постанывая, задыхаясь, я нажимал, нажимал… но не продвигался ни на дюйм. И в тот миг, когда я решил, что хуже уже быть не может, Билл принялся чесаться о перегородку. Так вот почему он к ней вздумал прижиматься! Поскрести место, которое зудит!
Меня же это ввергло в окончательную панику. Мне казалось, что все мои внутренности перетираются в кашу. Я задергался из последних сил, но бык усилил нажим.
Мне даже думать не хочется, чем бы это кончилось, если бы доски за моей спиной давно не подгнили, но, когда я уже терял сознание, раздался громкий треск, и я вывалился в соседнее стойло. Я лежал на обломках, глотая воздух, и беспомощно смотрел на мистера Дейкра в ожидании, пока мои легкие снова заработают.
Фермер, оправившись от первого испуга, энергично потирал верхнюю губу, вежливо борясь с хохотом, но его маленькая дочка, наблюдавшая за всеми событиями с наваленного в углу сена, не унаследовала его деликатности. Восторженно визжа, она тыкала в меня пальцем.
– Ой, папка! Ты погляди на него! Папка, ты видел? Какой смешной! – Она буквально билась в конвульсиях. Ей было не больше пяти, но, не сомневаюсь, это зрелище она запомнила на всю жизнь.
Наконец я поднялся с пола и сумел, спасая свое достоинство, представить случившееся пустяком. Отъехав, однако, от фермы мистера Дейкра на милю, я остановил машину и ощупал себя с ног до головы. Все ребра дружно ныли, словно меня переехал небольшой дорожный каток, а на левой ягодице, несомненно, зрел синяк – там, где я приземлился на кутиметр, но в остальном я, видимо, остался цел и невредим. Стряхнув с брюк щепки и труху, я влез в машину и заглянул в список предстоящих визитов.
Я прочел следующий адрес, и по моему лицу разлилась блаженная улыбка: ‘Миссис Томпкин. Джейсмин-террас 14. Подрезать клюв волнистому попугайчику’.
Да здравствует бесконечное разнообразие ветеринарной практики! После этого бычищи мне настоятельно требовалось что-то маленькое, слабенькое, безобидное – ну, словом, волнистый попугайчик.
Дом номер четырнадцать стоял в строю скверных кирпичных домишек, которые после первой мировой войны так любили возводить подрядчики. Я вооружился щипчиками и вылез на узкий тротуар. Выходившею
